Тема с литературоведом, историком Андреем Зориным:
Наши чувства непостоянны. Им свойственно разгораться или угасать, крепнуть или слабеть, стремиться к покою или заставлять нас искать приключений. То, что и как мы чувствуем, зависит не только от ситуации, в которую мы попадаем, но и от того, на какие культурные образцы мы ориентируемся. Откуда берутся образцы для чувств и почему они меняются? В какую сторону трансформируется сегодня наша эмоциональная культура? Обсудим тему с доктором филологических наук, профессором Оксфордского университета Андреем Зориным.
Прикрепив к сообщению "эмодзи", теперь можно изобразить любую эмоцию
Эмоциональный мир российского человека сильно изменился за последние лет тридцать?
Злобы и агрессии раньше было не меньше, просто они находили другие каналы
Социальные сети тоже влияют на трансформацию наших эмоций?
Андрей Зорин: У меня нет аккаунта ни в одной социальной сети, поэтому о влиянии "Фейсбука" или "Инстаграма" на эмоциональный мир современного человека я могу судить только со стороны. Тем не менее думаю, что социальные сети здесь играют серьезную роль. В социальных сетях ты весь открыт референтной группе и подвержен ее давлению. Это с одной стороны. А с другой, чем больше ты общаешься со "своими", тем недоступнее ты для "чужих" и они для тебя. В результате общения только со "своими" ты начинаешь распространять культурные нормы, которые приняты в этом круге, на весь социум. Возникает ошибочное ожидание определенных мыслей, оценок, эмоциональных реакций, потому что ты находишься внутри группы похожих на тебя людей, которых ты сам подобрал.
А приступы злобы, агрессии, ненависти - тоже специфика социальных сетей, отчасти обусловленная виртуальностью этого типа коммуникаций?
Андрей Зорин: Я не думаю, что это специфика социальных сетей, злоба и агрессия здесь подчас проплачены и в каких-то целях транслируются специально нанятыми для этого людьми. Нет, социальные сети сами по себе не являются генераторами негативных эмоций. Во времена моей юности или в 30-е годы злобы, ненависти и агрессии было не меньше, просто они находили другие каналы. Специфично сегодня другое - всяческое поощрение, включая законодательное, такого рода эмоций. Уголовное наказание за "оскорбление" каких бы то ни было "чувств" формирует эмоциональные сообщества людей, которые ожидают оскорблений, бесконечно их провоцируют, хотят быть оскорбленными, чтобы продемонстрировать праведное негодование. Наглядный (в самом прямом смысле) пример стремления быть оскорбленным был продемонстрирован в свое время на выставке "Запретное искусство" Ерофеева и Самодурова. Там, чтобы увидеть нечто "оскорбительное", надо было влезть на табуретку и стоять в крайне неудобной позе, заглядывая в маленькую дырочку. Требовалось приложить огромные усилия, занять неудобную позицию, чтобы быть "оскорбленным". Тем не менее против кураторов выставки были выдвинуты уголовные обвинения. И вот этот негласный призыв - "оскорбите меня, пожалуйста" - теперь "слышится" часто.
Нормы и правила чувствования задает культура
По вашим наблюдениям, наши чувства сегодня скудеют или становятся богаче?
Андрей Зорин: Я занимаюсь историческими исследованиями, поэтому опасаюсь оценочных характеристик. Корректней говорить, что наши чувства стали в чем-то иными. Вероятнее всего, они запрограммированы на то, чтобы быстрее возникать и быстрее проходить. Но, с другой стороны, они стали намного разнообразней и в этом смысле, наверное, богаче.
Наши чувства зависят от того, на какие культурные образцы мы ориентируемся?
Андрей Зорин: Все, что я в этой области исследовал, убеждает меня в том, что нормы и правила чувствования нам задает культура. Человек должен если не понимать, то хотя бы ощущать, что с ним происходит. И эти образцы чувств дает культура. Классический вопрос, который люди задают себе: а это любовь? Сама постановка вопроса указывает на то, что любовь - это культурная норма. Мы точно знаем, что такое любовь. И свой собственный опыт сравниваем с каким-то культурным образцом.
Кто задает эти культурные образцы? Церковь, искусство, общественная мораль?
Андрей Зорин: Все эти институции здесь работают. В разные эпохи и в разных культурах есть центры, где порождаются эти образцы. В традиционном обществе таким центром является религия. Люди многие часы проводят в церкви, рассматривают изображения на стенах, слушают литургическую музыку, молятся, делают какие-то жесты, и эту связь между эмоциями и поведением они выносят за пределы сакрального пространства. Главные события жизни: рождение, заключение брака, похороны - сопровождаются религиозными церемониями. И, естественно, главную роль в порождении чувств играют религия и церковь. А в новое время образцы чувств чаще всего дает искусство. Скажем, в России уже к началу ХIХ века у образованной части общества искусство явно вытесняет религию как ведущий источник эмоциональных моделей, а для подавляющего большинства православных ничего подобного не происходит. В современную же эпоху огромную роль в продуцировании эмоциональных моделей играют СМИ и социальные сети.
Люди страдают от неразделенной любви, но в каждую эпоху - по-разному
Наши переживания меняются вместе со временем? Например, неразделенная любовь сегодня переживается иначе, чем в XIX веке?
Андрей Зорин: Время, несомненно, здесь кладет свою печать. И неразделенная любовь - это в высшей степени культурно детерминированное чувство. Люди страдают от неразделенной любви, но в каждую эпоху - по-разному. Скажем, в культуре, где существуют разводы, любовь к замужней женщине или женатому мужчине будет восприниматься иначе, чем в обществе, где они запрещены. Даже родительское чувство не является универсальным. В семьях, где норма двенадцать детей, из которых половина или две трети не доживут до взрослого возраста, любят детей несколько иначе, чем в малодетных семьях.
В какой мере наши эмоции индивидуальны, а в какой определяются культурными, общественными, религиозными нормативами?
Андрей Зорин: Для меня это был очень важный вопрос, когда я писал свою книгу про эмоции. Если я считаю, а я действительно считаю, что любая эмоция нормативна, то где тут место индивидуальности? Эмоции повторяемы, предсказуемы, культурно детерминированы, при этом каждый человек переживает ту или иную эмоцию немножко по-своему. Любая норма в отдельности является общекультурной. Но ситуации, в которые попадает человек, уникальны, и он прилаживает те порой противоречащие друг другу образцы, которыми располагает, к обстоятельствам собственной жизни. В каких-то обстоятельствах он может ощущать себя верным семьянином, но эмоциональные матрицы донжуанского поведения могут сохранять для него свою значимость. Любовные похождения и преданность семье могут мирно уживаться в одном человеке, а могут раздирать его изнутри. Хотя каждая из этих матриц будет культурно обусловленной.
На предсказуемости чувств основана способность жить в социуме
До какой степени чувства предсказуемы?
Андрей Зорин: Они в высшей степени предсказуемы. Более того, именно на этой предсказуемости основана способность человека жить в социуме. Если я приношу девушке цветы, то я предполагаю, что она обрадуется. А если она оскорбится, это станет для меня неожиданностью. Конечно, всегда есть риск ошибиться. Но, как правило, эмоциональные реакции предсказуемы. Если мы хотим кого-то обрадовать, удивить, разгневать, унизить, мы исходим именно из предсказуемости эмоций. Поэтому, прежде чем что-нибудь подарить каким-то людям, мы говорим себе: это им понравится, они будут рады. Или наоборот: такой подарок может их обидеть. И предсказуемы эмоции потому, что мы знаем нормы, согласно которым люди реагируют на что-то.
Эмоциональные реакции человека выдают его принадлежность к определенной нации, социальной группе, культурной среде?
Андрей Зорин: Да, конечно.
Если так, то можно ли предсказать эмоциональную реакцию "среднестатистического" российского гражданина на просьбу сделать музыку потише или перестать материться в вагоне метро? Я, признаться, побаиваюсь обращаться с такими просьбами.
Андрей Зорин: Совершенно с вами согласен. Но вы два примера привели, а они разные. К человеку, который слушает громкую музыку, как правило, можно спокойно, без особого риска обратиться и попросить сделать потише. Вполне возможно, что он улыбнется и скажет: извините. А вот человек, который громко матерится в общественном месте... Обратиться к нему, скорее всего, действительно, небезопасно. Но в постановке вашего вопроса у меня вызывает сомнение "среднестатистический" россиянин. Человек, который громко матерится в вагоне метро, - он уже не "среднестатистический". Мы имеем здесь дело с определенной выборкой. У людей с такой культурной нормой принято агрессивно реагировать на замечания.
А если вместо "среднестатистический россиянин" я скажу "распространенный тип личности"?
Андрей Зорин: Распространенных типов личности много.
Ну хорошо, "человек определенной ментальности".
Андрей Зорин: Не люблю слово "ментальность". В нем есть биологизм и ощущение приговора. Мол, такая у нас ментальность, что с этим поделаешь. Нет никакой ментальности, а есть культурные практики, традиции, привычки, система распространенных представлений. Да, существуют в российском обществе социальные группы, которые рассматривают любое замечание в свой адрес как бунт, как посягательство на их неограниченное право навязывать себя окружающим.
Тютчев создал для русской культуры эмоциональную матрицу поздней любви
Эмоции должны соответствовать возрасту, полу, статусу человека? У Тютчева есть строки: "...и старческой любви позорней / Сварливый старческий задор". Почему на склоне лет неприлично влюбляться? Или почему девочкам плакать можно, а мальчикам нельзя?
Андрей Зорин: Культура, безусловно, что-то предписывает. Она распределяет эмоции по возрастам, социальному положению, гендерным признакам... Тютчев, написавший эти строчки, ощущал старческую любовь с невероятной остротой - как личную драму. Более того, Тютчев создал для русской культуры эмоциональную матрицу поздней любви. Он задал для русской культуры эту модель - "блаженство и безнадежность". Он научил целые поколения русских людей, как переживаются поздние чувства. До него влюбляться на склоне лет считалось позорным. Но как гениальный поэт он нашел форму, в которой это чувство можно выразить и сделать частью культуры.
Умению чувствовать можно научиться?
Андрей Зорин: Конечно, этому учатся. С детства. Ты смотришь, как чувствуют другие. Ты читаешь книжки, смотришь фильмы. Ты что-то перенимаешь от родителей, от братьев и сестер, если они у тебя есть, от дружеской компании. Спрашивать, можно ли научиться умению чувствовать, - все равно что спрашивать, можно ли научиться языку. А как еще этими навыками овладевают, если не учебой? Можно учиться языку по грамматике, на уроках, а можно просто расти в определенной языковой среде, слушать, как произносятся те или иные слова, запоминать их значение. Вот и умению чувствовать люди тоже учатся по-разному и по разным каналам. При этом правила "грамматики чувств" постоянно меняются, потому что меняется сама жизнь, заставляя нас осваивать новые культурные нормы.