Эксперт – о связи геополитики и экономики

— Андрей Юрьевич, вы считаете, что события в Курской области поставили крест на предстоящих переговорах. Почему? Ради чего Украина решила перенести фронт вглубь территории России?

— На самом деле не совсем корректно так говорить, поскольку никаких переговоров и быть не могло. То есть переговоров с Украиной быть не может, так как она не является субъектом. У нас идут противостояние и война с Западом, США и их союзниками. То, что сейчас происходит на территории Украины, — это оперативный уровень, а стратегический уровень там — в противостоянии с Западом. Пока мы не придем к ситуации, когда переговоры, договоренности возможны на стратегическом уровне, о чем-либо говорить на оперативном уровне не имеет смысла.

Разговор о переговорах с Западом возможен только после того, как произойдут изменения на уровне власти, принятия решений, когда они поймут, что готовы к этому. Но ни намека на переговоры не будет до завершения пересменки в Белом доме, которая продлится всю весну 2025 года. Тогда будут назначены люди, сформируется некий консенсус, что необходимо завершать противостояние с Россией, причем контуры этого консенсуса уже видны. Они к этому начали приходить. Только после этого начнутся долгие многомесячные скрытые переговоры. Причем основной вопрос будет не об Украине, не о границах и территориях, а о зоне безопасности, той зоне влияния, которую Россия обозначила в декабре 2021 года. Плюс будет вопрос о формате нашей помощи и взаимодействии с Китаем. Это ключевой вопрос для Запада, потому что противостояние с Китаем окажется для него важнейшим. А что произойдет на карте боевых действий на Украине, какие поселки будут взяты — это второстепенные вопросы, так как эта территория не понадобится Западу.

Что касается захода ВСУ в Курскую область, то об этом надо спрашивать военных экспертов, причем людей с реальным опытом стратегического военного планирования, уровня работы в Генштабе, а не на уровне ротно-батальонных криков, воплей и непонимания ситуации. Там все более или менее тоже понятно. Любое противостояние — это действия, ходы с двух сторон. С той стороны сделали ход, который не дает им в тактическом и оперативном плане каких-либо серьезных плюсов, кроме информационных, да и то краткосрочных, но создает громадные стратегические проблемы.

По сути, Украина сожгла и продолжает уничтожать небольшие имеющиеся остатки ресурсов. А фронт по остальной линии просто сыпется, потому что постоянно идет движение. Причем оно пошло на уровне чуть ли не пешей скорости продвижения. Все начало рассыпаться. ВСУ не хватает резервов, чтобы замедлить и стабилизировать фронт.

Со стратегической точки зрения, нападение на Курскую область является глупостью. Это наподобие битвы при Балатонском озере — как раз была последняя операция Третьего рейха в попытке чего-то добиться. Причем бессмысленная и беспощадная. Сейчас то же самое.

Плюс мы четко видим по информации, которая поступает, что Запад начинает подготовку к долгим переговорам. Он начинает пытаться вынести отдельные претензии России за пределы рассмотрения. Те же три непонятные аквалангиста, которые якобы взорвали «Северные потоки», — это как раз ситуация из серии, когда они будут говорить: «Это не мы, а три аквалангиста во главе с Владимиром З.».

Понятно, что сейчас никаких переговоров нет, они еще будут, но не по Украине и не с киевским режимом. Это разговор с Западом. В 2026 году они определятся с форматом противостояния с Китаем, тогда решится, как им закрывать ситуацию в Восточной Европе.

— Будет ли зависеть дальнейший сценарий переговоров от того, кто победит на выборах в США — республиканцы или демократы? У них риторика в отношении России не сильно отличается. Дональд Трамп или Камала Харрис повлияют на ситуацию? От них будет зависеть суть переговоров?

— Принципиально, стратегически — нет, поскольку решения в англосаксонских странах принимаются консенсусом элит. А элитный консенсус будет формироваться вне зависимости от результатов выборов. Поскольку элитный консенсус имеет отношение к стратегическому противостоянию с Китаем, то им нужно минимизировать нашу помощь Пекину. Собственно говоря, это будет их основным требованием — минимизация помощи. Вокруг этого пойдет торг, поскольку для них это стратегически важно, а все остальное вторично. Да, информационное сопровождение этого процесса окажется разным — от криков и воплей до всевозможных танцев. Но суть от этого не по меняется.

— Вы говорите, что переговоры пройдут тайно. То есть не будет такого, как в начале СВО, когда группы переговорщиков от России и Украины встречались, потом рассказывали об итогах? Каким будет формат переговоров? Конфликт в это время продолжится?

— Конфликт как шел, так и пойдет далее. Блокады, финансовые ограничения в отношении нас тоже продолжатся. Внешне будет идти та же самая борьба, противостояние, просто внутри начнется торг, причем многоэтапный. Это торг не на уровне, когда большие люди встретились. Президенты встречаются, когда большинство вопросов уже решены, но остались мелкие тонкости. Сейчас этого даже близко нет. Настоящий переговорный процесс нигде не будут показывать, всегда так делается. Если нет необходимости в очень быстрых решениях, как это было во время Карибского кризиса, то это всегда затягивается на месяцы, а то и годы.

— Если конфликт будет продолжаться, пока идут тайные переговоры, то выдержит ли Россия? Хватит ли у нас экономических ресурсов?

— Конечно, выдержит. Мы 2,5 года воюем против всего западного мира, экономика которого в 10 раз больше нашей, но они ничего не могут сделать. Мы прошли два срока блицкригов экономической войны. Первые 9 месяцев — это разрушение текущих потоков поставок. Это мы прошли без особых проблем. Второй срок — это разрушение производственных комплексов, когда нет возможности достать запчасти, починить заводы, которые просто останавливаются. Пример тому — Венесуэла, где в какой-то момент было кратное падение объемов переработки. У нас ничего этого нет. Те сложности, которые есть, решаемы. Да, стало сложнее, стало по-другому, но проблем нет. У нас не встал ни один большой завод.

Мы сейчас находимся в условиях экономической войны. Никакого намека на нехватку ресурсов даже близко нет. Замечательно, будем продолжать жить в этой логике. У нас искусственное ограничение роста экономики. Это делается специально, потому что, когда у вас экономика мобилизационная, когда она перестраивается, нет необходимости, чтобы она росла вся. У нас очень любят судить по ВВП. Но ВВП — это примерно то же, как у вас на садовом участке или в колхозе выросло столько-то сотен тысяч тонн биомассы. А это что? Зерно, мясо, молоко, сорняки. Если экономикой не управлять, если ей давать расти как угодно, то будет расти не то, что нужно в текущих условиях, а самое легкое и простое — сорняки. Вы будете поливать сад одинаковым объемом воды на квадратный метр, для растений и культур этого местами будет не хватать, зато сорняками зарастут все канавы и дорожки, да еще на грядках одуванчики будут прорастать.

Поэтому, когда мы говорим о состоянии экономики, то это сложнее, чем просто ВВП. Экономика замечательно приспосабливается к новым условиям. Да, она не показывает тех процентов роста, которые могли бы быть. Например, льготная ипотека. У нас разрыв между первичкой и вторичкой стал 40 процентов в пользу первички. Это нонсенс. Поскольку, с точки зрения потребительских качеств, вторичка должна быть дороже при сопоставимых условиях. У нас все наоборот, потому что во время действия льготной ипотеки дико росли объемы строительства. Данного жилья теперь хватит на несколько лет продаж вперед. Это ненормально. Зачем мы разогнали стройку? Мы разогнали ипотечное и потребительское кредитование. Этого не нужно для экономики в текущих условиях. Это те самые сорняки, которые пока дают показатель в биомассе, показатель в ВВП, но не с точки зрения производительной долгосрочной перспективы.

— Людям же надо тратить деньги, которые они на тех же заводах заработали.

— Для тех людей, которые зарабатывают деньги на заводах, недвижимость в нынешних условиях по текущим ценам — недостижимая мечта. Рынок недвижимости нужно уронить, кратно уменьшить, списать долги, снизить цены и привести его в божеский вид. А его разогнали в попытке показать рост во что бы то ни стало. С этим надо бороться. Это как раз пример неправильного управления, когда идет полив всего.

В чем проблема низкой учетной ставки? В том, что больше развивается и растет то, что легче. А в условиях, когда экономика должна быть мобилизационной, низкая ставка означает, что будет расти не то, что нужно. Еще Иосиф Виссарионович Сталин говорил, что если начать поощрять все отрасли, то произойдет рост ширпотреба, а в реально необходимых стратегических отраслях никто ничего делать не будет. Чтобы получить долгосрочный эффект, нужен эффект инвестиций.

Учетная ставка — это один из нескольких десятков инструментов поддержки, которые Центральный банк может применять в экономике. Нужны точечные воздействия. Необходимо давать деньги в отдельные отрасли по минимальным ставкам. Это действительно есть. Да, недостаточно, но есть. Получить в стратегических отраслях кредит под 3 процента можно, но программ нужно больше. Центральный банк должен не только кредитованием заниматься, но и облигации выпускать. Он много всего может. Но Центробанк зациклен на одном инструменте, не используя весь функционал, поэтому получается то, что получается. Да, с этим надо что-то делать, политика должна быть комплексной.

Давайте не сводить все к воплям, крикам: «Ужас, ставку подняли, а малый и средний бизнес умирает». А нужен ли нам какой-то малый и средний бизнес в сфере услуг в текущей геополитической ситуации? С точки зрения государства, нужно ли нам активное развитие сферы услуг? Давайте объективно посмотрим. Дополнительные рестораны, сервисы сейчас не нужны. А у нас кричат, что у мигрантов-курьеров слишком высокие зарплаты. Друзья, а откуда курьеры взялись? Вы не пробовали ходить в магазины пешочком? Сами? Я понимаю, что курьеры нужны людям с низкой мобильностью, пенсионерам, инвалидам. Но, как правило, заказывают люди, которым просто лень.

У нас есть замечательный нацпроект «Здоровье», который предусматривает пешие прогулки, занятия спортом. Так давайте ходить в магазины пешком. Тогда искусственно созданная проблема большого количества курьеров будет решена. Таких элементов на самом деле много. Если смотреть комплексно, то многие вещи, которые нам кажутся зловредным влиянием, оказываются на самом деле разумными. Да, они сделаны плохо, не полностью. Поэтому создается впечатление, что это вредительство.

Я открываю прогнозы от всевозможных государственных институтов и вижу, что они не исполняются. Даже осенью 2023 года давали прогнозы, которые были на 1,5–2 процента ниже результата. Так это не прогнозы. Вы же должны управлять процессом, а не можете даже спрогнозировать результат. В этом проблема, а не в высокой ставке.

— Получается, что экономика и общество за 2,5 года так и не перестроились на мобилизационные рельсы?

— Давайте объясню, что такое мобилизационная экономика на цифрах. Мой любимый пример, который с нами не связан. Британия, 1938 год, уровень оборонных расходов к ВВП 3,8 процента — это до начала Второй мировой войны. 1941 год: в экономике Британии на оборонные расходы — 38 процентов ВВП, а в 1945-м — 52–53 процента к ВВП.

Каков сейчас расход на оборонку в России? 6–7 процентов. Есть разница? Нам нужно было переходить к мобилизационной экономике, ломая все и вся, перестраивая, меняя, при условии, что, грубо говоря, мы и так достигаем нужного результата? От того, что мы сейчас будем выпускать больше пушек, снарядов и прочего, результат лучше не станет. Да, мы можем провести еще несколько волн мобилизации, всех туда согнать и разрушить экономическую систему, а потом героически после победы будем восстанавливать. Зачем?

Проблемы будут всегда. Любая война всегда вскрывает проблемы. Она всегда приводит к тому, что принципы мирного времени нужно менять на военные. А потом принципы военного времени нужно будет менять на принципы мирного времени. Когда говорим, что идем путем ограниченной мобилизации, это означает, что у нас уровень стратегического планирования должен быть высоким. 2,5 года были истеричные крики, которые предрекали нам проигрыш, ужас и катастрофу. Нет никаких катастроф. Значит, результат приемлемый. А мы все ближе к победе.

— Что будет победой в данном случае?

— У нас идет война за независимость от Запада. Как в свое время США получили независимость от Лондона, мы так же хотим получить независимость от США в глобальном мире, от их системы, планов, вмешательства. Поэтому мы воюем за независимость. Для них эта война изначально была за то, чтобы нас уничтожить, чтобы мы не мешали их противостоянию с Китаем. Такие цели у них и остались.

Мы к своей победе приближаемся очень активно, потому что они не смогли нас победить. Они надеялись победить нас блицкригом в первую неделю. Не получилось. Дальше они мечтали победить на поле боя. Вспоминайте, как это было, когда летом 2023 года они всерьез надеялись победить нас в военном плане. Тоже не вышло. Для того чтобы победить, им нужно десятилетиями миллионы боеспособных людей вооружать. Вооружений нет. ВПК у них до сих пор так и не запущен нормально. При этом то, что они производят, чуть ли не на порядок дороже, чем у нас. Для понимания: по 155-миллиметровым снарядам была информация, что они обходятся около 8 тысяч, а у нас — несколько сотен долларов. Дело в том, что у нас ВПК государственный, есть гособоронзаказ, Счетная палата и прокуратура, которые проверяют, чтобы все было нормально. А у них ВПК — это коммерческий сектор, который живет по своим законам.

Поэтому для нас победа — это получение независимости. Для них — наше разрушение. А сейчас у них цель — сделать так, чтобы мы не мешали их дальнейшим планам, не рушили их глобальную систему.

— Неужели наше более активное продвижение на фронте не ускорило бы приближение переговоров и признание нашей независимости?

— Никак бы не способствовало. До тех пор, пока они психологически не будут готовы к переговорам. В общем, давайте понимать, что границы на земле не имеют значения — будем ли мы здесь, где сейчас, или на 50 километров западнее.

— Зато для нас важно, будут ли ВСУ в Курской или в Брянской областях.

— Вопрос Курской и Брянской областей — это на самом деле вопрос точки, где они сжигают свои ресурсы и резервы. Из-за того, что они сжигают ресурсы, сыпется вся линия в Донбассе. Уничтожать на территории, где они окопались, где много лет создавали блиндажи, окопы, — это одно. А там, куда они случайно забежали, — совсем другое.

И вообще, чем территории Запорожской, Херсонской областей, ДНР, ЛНР отличаются от Брянской и Курской? С точки зрения нашего законодательства, ничем. С точки зрения международного законодательства, можно поздравить киевский режим — он умудрился получить статус агрессора. Как только страна переходит чужую границу и начинает вести там боевые действия, она теряет право говорить о том, что она жертва. С формальной точки зрения, они свою позицию ослабили. На киевский режим уже начали навешивать «Северные потоки», переводить на них стрелки. Такие вещи просто так не происходят. Это принципиально политическое решение. Значит, это для чего-то нужно.

Разговоры про слезу ребенка — это страшно. С точки зрения конкретного индивида, любые происходящие действия — это ужас. Если война идет, то все равно будет идти вопрос о минимизации потерь. Образ батяни-комбата хорош на уровне, когда он комбат. Но он вынужден принимать решения, выбирая не между хорошим и плохим, а между плохим и очень плохим — кем он пожертвует и кто погибнет: он понимает, что жертва все равно будет принесена, потому что по-другому результата не будет.

Это не игра в шахматы с не умеющим играть ребенком. Это потери фигур и ресурсов. Для конкретного человека война — это всегда трагедия, но, с точки зрения общества, по-другому нельзя. Нет варианта, чтобы всем было хорошо. Давайте четко это понимать и не скатываться в детский инфантилизм с разговорами о том, как все плохо. В мире нет справедливости. Всех жалко — и людей, и животных. Но нет альтернативы, чтобы всем было хорошо. Если не воевать, значит, всем нам, полутора сотням миллионов человек, будет очень плохо в будущем. Мы в 1990-х уже прошли это. Ценой этой слабости были десятки миллионов умерших, спившихся, потерявших смысл жизни людей, еще десятки миллионов попросту не родились.

— Но сейчас мы тоже в жертву приносим жизни людей.

— Не мы в жертву приносим, они сами идут. Раньше часто возмущались по поводу демографии, мол, почему монахи, такие умные и замечательные люди, принимают обет безбрачия, когда могли бы заводить большие семьи, рожать детей? Но, друзья, количество людей, принимающих постриг, — один из 10. То есть один идет в монахи, а остальные — в белые священники, у которых по 5–7 детей. В сумме получается большой плюс. А монахи дают больше для общества с точки зрения духовной, психологической, моральной поддержки. Это вопрос самопожертвования, альтруизма.

Да, люди гибнут. Но те, кто вернется, уже другие. Это люди, которые обрели смысл. Это люди, которые преодолели страх смерти. Это люди, которые по-другому смотрят на мир. Это люди, которые более пассионарны. После Великой Отечественной войны практически за 1,5 года экономику страны вернули на довоенный уровень. Никто даже представить не мог, что такое возможно. Это был всплеск пассионарности, энергии, самопожертвований. Поэтому люди не просто гибнут и ничего не меняется. На одного погибшего приходится 10 тех, которые переосмыслили жизнь, которые по-другому смотрят на нее. У нас миллион ребят, мужчин вернутся оттуда другими, с другими взглядами. Они многие вещи не станут терпеть. Они будут менять их. Это, собственно говоря, будущая элита России.

— Замминистра обороны РФ Анна Цивилева говорила, что у 20 процентов вернувшихся есть психические проблемы.

— Как человек с третьим образованием психолога, я скажу, что этим ребятам надо помогать, необходимо сделать так, чтобы им было комфортно. Но это не такая страшная вещь. Вспомните, сколько наших дедушек и прадедушек вернулось с войны. Они были ненормальными? Нет. Они были добрыми, любящими.

Да, есть проблемы с точки зрения мирного времени. Но они не катастрофические, не являются необратимые. Это не означает, что с фронта приходят сумасшедшие люди, которые будут по всем стрелять. Нет, это вопрос социализации. Всегда будет небольшой процент, кто не сможет встроиться. В любом обществе так было. Вспомните «Место встречи изменить нельзя», где было показано, что бывает по-всякому. Но с большей частью вернувшихся все будет в порядке, особенно если общество будет к ним нормально относиться, как героям, с благодарностью. А они этого заслужили. По сути, эти люди там борются за нас, за то, чтобы дети и внуки оставались нашими, а не теми непонятными, какими сейчас делает детей Европа.

— Раз вы затронули тему демографии, то напомню, что экономисты считают одним из ограничителей для дальнейшего роста экономики России именно демографический фактор. Вы согласны?

— Я считаю это упрощением, а зачастую откровенным вредительством. Сколько необходимо населения России, чтобы удерживать свои территории и богатства, не позволять никому их захватить и спокойно развиваться? Никто не считал, никто этого не может сказать. А мы понимаем, что в разы меньше, чем есть, при наличии нормальной армии, развитии науки и техники и при наличии в большом количестве естественных производительных сил. Нам нужны ресурсы естественных производительных сил, природные ископаемые, энергетика, питьевая вода и много чего еще. Но мы не делим их на весь мир. Что за идиотизм? Когда вы получаете в наследство квартиру, то вы же не делите ее на всех жильцов дома. Так почему мы, получая в наследство ресурсы от наших предков, должны с кем-то ими делиться? Что за бред?

— Так устроена мировая экономика.

— Нет, это манипуляции и попытки уничтожить понятие собственности, забрать все в частное владение транснациональных корпораций. Все разговоры про общечеловеческий интерес — это попытки корпорантов всем завладеть. Слава богу, мы из этой системы выходим. Дальше вопрос: друзья, нам нужна общая численность населения или нам нужны энергичные, образованные, пассионарные люди? Разумеется, второе. Например, в Пакистане огромное количество людей, их все больше, а толку никакого, потому что у них уровень энергии на человека в 5–6 раз меньше, чем в индустриальном Китае. О каком развитии Пакистана мы можем вести речь? Плюс люди должны быть образованными. Поэтому для будущего важен вопрос образования, наличия творческих людей. Следующий уклад — вопрос к творческим людям. Что-то из этого есть? Нет. Это другие принципы, другой подход.

Говорят, что у нас становится меньше людей. Во-первых, а сколько надо? Во-вторых, важно качество людей. Нельзя взять любого человека и выучить его. Нужны десятки поколений отбора, не просто генетика, а эпигенетика еще. И у нас на выходе получается ситуация, когда многие поколения пытаются дать нормальное образование африканцам, но нет результата, потому что все это сложнее происходит. А у нас в России люди склонны к инженерии, научной деятельности, военной службе. Вот основной момент.

— Тем не менее наши власти ставят задачу по повышению рождаемости, улучшению демографической ситуации. Значит, нам все-таки надо больше людей, чем есть сейчас?

— Нам нужно не больше людей, а нам нужно больше образованных, энергичных.

— Как раз такие чаще всего не хотят рожать.

— Это другие вопросы. С этим нужно разбираться.

У нас любят рассуждать, что нужно десятки миллионов человек переселять. Зачем? С точки зрения экономики, производительности, развития, в 6-м технологическом укладе, в конце 2030-х, когда будут развиты роботизация, аддитивные и ядерные технологии, рециклинг, то 90 процентов населения, в принципе, не будут нужны как производители. Их работу можно алгоритмизировать. Они нужны как потребители. Все. Вот это нужно четко понимать. Это другая экономика, другие принципы, другие подходы. Поэтому не надо привозить черт знает кого, кто садится на социальные пособия и получает пенсии. А почему вы получаете пенсию? Вы здесь работали, вы что-то делали? Нет. Вы не платите налоги, перечисляете деньги непонятно куда и зачем.

Давайте посмотрим, по каким направлениям деятельности у нас востребован труд приезжих. Например, сельское хозяйство. Замечательно, это в сельских районах. Работайте, но без перевозки семьи, без попытки здесь окопаться. С точки зрения будущего, это ненужная профессия, в этом направлении все автоматизируют.

Далее — стройка. По поводу того, что строится больше, чем нужно, мы уже говорили. Также мигранты востребованы в розничной торговле и ЖКХ. Если взять коэффициент продуктивности работников ЖКХ, а еще навести порядок и убрать серые схемы, то местные с удовольствием пойдут работать. Дальше у нас остаются рынки, магазины, курьеры, такси. Это все можно ужать. И у нас окажется, что реальная, а не виртуальная потребность в таких специалистах для экономики значительно ниже, чем те миллионы, о которых говорят. Откуда вы взяли эти цифры? Будьте добры, по профессиям дайте раскладку, а не абстрактную ересь, которую вы набрали от Мирового банка, фондов и прочих чудных ультралиберальных институтов.

Недавно был принят указ Владимира Путина о том, что в Россию могут приезжать люди из стран, где ультралиберальная пропаганда. В этом списке окажутся страны Европы, США, Канада, Австралия. Если не нравится эта пропаганда, то приезжайте, получайте ВНЖ, а дальше будет время выучить язык и встроиться в общество. Вот такие люди нам нужны — профессиональные, культурные. А не те, которые просто не хотят жить в своем ауле или кишлаке. Они у себя там за 30 лет уничтожили все завоевания Советского Союза. Сначала они выгоняли из стран, на их взгляд, чужих, а у самих ничего не получилось, тогда решили устроить исламизацию, по сути, арабизацию. Когда начинаешь с ними общаться, волосы дыбом становятся, причем эти люди в это искренне верят. Мы веселились по поводу того, что кто-то что-то просит у космоса, так тут то же самое: «Нужно попросить у высших сил, и тебе будет дано». А вы учиться не пробовали? Работать пойти? Отвечают: «Зачем? Нам Бог даст». С какой радости? Говорят, что они плохо живут, потому что мало молятся. Мол, в Арабских Эмиратах все хорошо, потому что там много молятся. Так не поэтому все хорошо, у них просто нефти много, а людей мало. Две трети населения — это чернорабочие мигранты, а всю интеллектуальную работу делают экспаты. И денег хватает на это.

Тут же вместо того, чтобы национальные традиции сохранять, одеваются, как арабы, пригласили имамов из Египта, Катара, которые продвигают арабскую версию ислама. Для мусульман это понятно, а для христиан объясню. Салафиты и ваххабиты — это примерно, как пуритане и «Свидетели Иеговы» (запрещенная в России экстремистская организация — прим. ред.). В Москве местные мусульмане — татары, башкиры, уроженцы Кавказа — не могут прийти в мечеть, потому что там одни мигранты, которые не говорят ни на татарском, ни на башкирском. Среди них сплошные салафиты.

В том же Дагестане забывают местные национальные традиции, великолепнейшее многообразие из четырех десятков народов, у каждого из которых свои язык, культура, обычаи. Нет, идет повальная арабизация, изображают из себя арабов в надежде, что будут хорошо жить. Они не понимают причинно-следственных связей. Это поколение ЕГЭ в худшем варианте. Одни просят у Вселенной, проходят марафоны и ничего не делают, а другие — у Всевышнего. У обоих уровень интеллекта примерно одинаков. Точно такими же года три назад у нас были либералы. Они точно так же во что-то верили. К чему это привело, мы сейчас видим. Когда началась война с Западом, все, кто мог, убежал.

В ближайшие годы точно такая же проблема и военные действия будут в Средней Азии. Речь не о том, что мы туда пойдем, нам бы этого не хотелось. Проблема в том, что тот нарыв, который был в Сирии, переберется туда. Боевиков из Идлиба вывозили на север Афганистана. Тюркские народы, уйгуры, узбеки, казахи и так далее живут сейчас в лагерях на севере Афганистана. Там их десятки тысяч. Им дается команда, немножко денег, правильная проповедь, и они бегут на север к родным. А там, мягко скажем, очень немалое количество единомышленников, которые их поддерживают. В итоге все начинает пылать. А мы будем вынуждены наводить порядок, защищать территории. Эта история начнется в ближайшие годы.

— Давайте об этом подробнее поговорим. Где нам придется наводить порядок?

— Скорее всего, в Казахстане, но не по всей территории, не в пустыне, а в анклавах, в горах. Но мы, китайцы и персы много не вытянем, то есть мы не сможем с этими громадными территориями что-то сделать. Сможем поддержать анклавы, если местное правительство будет с этим бороться, тогда им будет поддержка оружием и прочим, как это было в Сирии. Если они на земле воюют, то мы помогаем авиацией, артиллерией. Если с наземными операциями местные сами не будут справляться, значит, территория уйдет в хаос. Мы должны понимать, что никакие границы проводиться не будут, они появятся с точки зрения естественных природных условий.

К счастью, из тех мигрантов, кто к нам приехал, только процентов 10 успели получить гражданство, когда в 2019 году его начали массово раздавать, приняв нужные законы с разговорами, что у нас есть много соотечественников, которые хотят вернуться. Все привело к тому, что сотни тысяч чудных людей, не знающих русского, получили паспорта как ценные специалисты, как носители русского языка. Теперь лавочку прикрыли. А представьте, что было бы, если бы история продолжалась, если бы не началась СВО, если бы не начали гайки закручивать. Тогда у нас было бы то же самое, что сейчас происходит в Голландии или Франции. Нас бы превратили в большую Среднюю Азию. Нас к этому вели — к уничтожению страны, превращению ее в большую Среднюю Азию. Не в этническом плане, а в культурном. Мы из этого выскочили.

Следующее противостояние будет идти там, потому что против нас их всех натравят. Мы, как в Сирии, станем наводить там порядок, но у себя рядом. Там будут лагеря беженцев, границы пройдут там. А ситуация будет такая же, как с либералами. Проявление открытого либерализма — иноагент, а кто не согласен — границы открыты. Среди тех, у кого салафитско-ваххабитские настроения, произойдет естественное очищение. Не нравится? Поезжайте в Арабские Эмираты. Там вам объяснят, кто вы такие. От того, что вы замотались на арабский манер, отпустили бороды, выбрили усы, вы не стали своими.

— Вы говорите, что мы станем помогать условному Казахстану и прочим странам, как раньше Сирии. Зачем нам это делать? Может, они сами будут решать свои проблемы?

— Все равно придется проводить границу. Лучше их останавливать на чужой территории, а не на своей. Они же не успокоятся. Если бы мы не зашли в свое время в Сирию, все бы это полыхало уже давно в Средней Азии. Они бы пошли дальше в Поволжье. Были уже попытки пролезть. Поэтому таких ребят надо отлавливать с другой стороны.

Плюс еще учтите, что был турецкий проект тюркского каганата. Если салафиты и ваххабиты занимались арабизацией, то идея тюркского мира была в том, чтобы превратить всех в турок. В турецком языке и культуре нет разделения на турок и тюрок. Они все являются турками. Задача была перевести всех на латиницу. Сейчас это пытаются сделать в Средней Азии, когда хотят убрать весь пласт культуры, созданный на кириллице, которая хорошо передает звуки их языка. Старшее поколение уходит, а молодое начинает писать на латинице. Нормальных книг и образования нет, а все, что есть, турецкое. В итоге через какое-то время получим не множество тюркских народов, а один турецкий народ. Собственно говоря, этого турки и добиваются.

Даже в самой Турции реально турок процентов 40 — потомков гунн и кипчако-огузских племен. Все остальные — курды, крымские татары, мухаджиры, криптогреки, криптоармяне, а турок-то немного. А они хотели всех сделать турками.

Когда разговариваю с людьми из Дагестана, они жалуются, что молодежь уже не знает традиций, обычаев, культуры, особенностей. Они все становятся едиными. Но едиными, как арабы. Они пытаются их изображать, но арабского толком не знают. Отрываются от корней и искренне считают, что их проблемы от того, что предки были недостаточно верующими. Я не шучу, такое представление реально есть у людей без логики, понимания причинно-следственных связей, нормального размышления.

— Вернемся к нашему противостоянию с Западом. Вы говорили, что их цель — минимизировать нашу помощь Китаю. Как мы можем в будущем помогать Пекину? И стоит ли это делать?

— Мы будем помогать Китаю ровно так же, как он помогает сейчас нам. То есть ограничено. Мы не будем за них воевать, но мы будем с ними торговать, помогать обходить ограничения. Даже наш военный блок с Северной Кореей и подписанный союз с Вьетнамом, полных условий которого мы не знаем, — это, по сути, вычеркивание этих стран из уравнения противостояния Китая и США. То есть это ослабление давления США, поскольку выведенная из партии Северная Корея означает, что Южная Корея тоже не воюет. Они так созданы, что не смогут не цеплять друг друга. А цеплять Северную Корею — это значит, что в уравнение приходит военная сила России с ее возможностью уничтожить всех и вся. США 2,5 года всячески пытаются не перевести ситуацию в третью мировую войну. Они сейчас будут делать что-то, что к этому приведет? Нет. Противостояние будет, но ограниченное.

Поставки Китаю, возможности для обхода санкций — все это мы будем делать, но ограниченно. Как Китай к нам, так и мы к нему. Поэтому такой вариант нас устраивает. У больших стран не бывает постоянных друзей, союзников и врагов. Есть ситуационные. За исключением Британии и России — это экзистенциальное противостояние на века. Примерно до 2030 года у нас с Китаем положительный нейтралитет. Не союз, а положительный нейтралитет. Потом будет просто нейтралитет, а то и отрицательный нейтралитет. Дело в том, что у нас очень разные планы. В какой-то момент наши интересы расходятся. Хотя сейчас мы живем в логике «Против кого дружим, девочки?» Дальше логика будет меняться.

— Какие интересы у Китая, а какие — у нас? В чем они не сходятся?

— Китаю для выживания необходимо все восточное полушарие. Это как максимум. У них очень сильная деформация экономики, громадные внутренние проблемы, в том числе с развитием. Вплоть до того, что разговоры про 91–92 процента ханьцев — от лукавого. Реальный китайский язык — это десяток групп диалектов, которые на самом деле являются языками. Они как европейские языки друг относительно друга. Настолько они разные, что не понимают друг друга, как итальянцы не понимают норвежцев. Что-то общее есть, но не больше. У них общая письменность, поэтому понимают. Всего 61–62 процента составляют северокитайские диалекты. Да, сейчас они в школе учат и более или менее понимают друг друга, но в Советском Союзе русский язык тоже знали все. У них очень серьезное деление, элиты привязаны к провинциям, к своим народам. Там, где лучше всего развита торговля, как раз южно-китайские диалекты. Там и Шанхай, и Гонконг отдельно.

Есть еще очень важный момент: с точки зрения китайцев, 150 лет назад и Северный Вьетнам, и Корея, и Япония были частью Китая. Они тоже были китайцами в их понимании. Это нужно тоже четко учитывать и понимать. Плюс экономика, плюс вопрос военной силы. Поэтому Китаю для того, чтобы выйти из тех проблем, в которые он себя сам загнал, по сути, необходимо брать в ближайшие годы под контроль Малайзию, весь Индокитай, Индонезию, получать доступ к ресурсам Персидского залива. Это программа минимум, без этого они не выживут. Дальше им необходимо уничтожить Японию и Южную Корею с точки зрения производителей. Желательно еще и к Австралии дотянуться. Тогда Китай выживает.

Если нет, то будет социально-экономическая катастрофа, вплоть до распада. Это очень серьезные проблемы Китая, которые надо решить. Им не нужны ресурсы Сибири, которые надо осваивать десятилетиями, где нужно инфраструктуру строить. У них своих полупустынных территорий хватает, которые не до конца освоены. Им нужны работающие индустриально-промышленные направления, территории, где развито сельское хозяйство. Их вектор направления — юго-восток.

— А что нам тогда нужно?

— Нам нужен свой панрегион, необходимо создавать большой блок, связанный технологически, экономически и военным образом. Это 250–500 миллионов индустриального населения. То есть мы будем забирать Восточную и Центральную Европу после ухода НАТО оттуда и после распада Евросоюза. Плюс отдельные страны будем подтягивать. При должном везении мы вполне можем забрать к себе в панрегион в качестве младшего союзника объединенную Корею. Это будет очень серьезный ход.

— То есть мы начнем противостоять Китаю как раз из-за Кореи?

— Это будет негативный нейтралитет, к которому мы с Китаем перейдем в 2030-е годы, если он выживет, выдержит противостояние с США. Это будет подобие Троянской войны, где нет ни правых, ни виноватых, вплоть до прямых столкновений, поскольку США, чтобы выжить и измениться, нужна внутренняя мобилизация. Гражданская война их уже не спасет, так как она становится слишком опасной из-за фактора латиноамериканцев. Им сейчас нужна внутренняя мобилизация. А это может быть как военный переворот, так и большая война, потому что нацию надо мобилизовать.

— Тогда какой сценарий в наших интересах?

— В наших интересах, чтобы Китай выдержал, но не стал великой державой, которая захватит все восточное полушарие. Но Китай должен выжить. Это тяжело, по крайней мере до 2030 года нам не нужно, чтобы Китай сдался. Стратегически России очень невыгодно, если Китай сдастся в противостоянии с США. Он должен или ограниченно победить, а лучше всего, чтобы была война троянского типа, чтобы обе стороны понесли такие потери, чтобы мало не показалось. А дальнейший распад Китая в 2030-е годы не будет для нас критичен.

— Что тогда с США?

— Штаты в любом случае закрываются. Вопрос в том, смогут ли они запустить серьезную зачистку внутри, обновление. Причем, если в 2020 году для них гражданская война была в очень большой плюс, они бы ее провели быстро, четко и выявился бы явный победитель, то сейчас этого уже не будет, поскольку очень усилились латиноамериканские и центральноамериканские картели, которые полезут в это противостояние. По сути, это борьба на троих — Америка отцов-основателей, транснациональные элиты и латиноамериканцы в виде картелей. Это территория, которая запылает, и ничего не сделаешь уже. Не решить проблему. Все эти картели полезут туда. Для США гражданская война сейчас очень опасна именно за счет третьего фактора. Система становится очень устойчивой именно в своем хаосе. Им необходима будет мобилизация общества, а это военный переворот или пара потопленных кем-то авианосцев. В Америке были подобные прецеденты. Тогда вся нация начинает мобилизовываться на войну с врагом.

— Все эти стратегии вы описываете в первом томе своей книги «Хроники будущих войн и катастроф»?

— У меня уже есть две книги. Планирую, что по теме геостратегии будет четыре. Первая книга «Национальные стратегии 2021–2090 годов» — это энциклопедическое издание со множеством схем и картинок. Тут все описано общими мазками. Вторая книга, которая вышла в этом году, «Будущие войны и катастрофы» — это первый том, в котором указаны основные игроки, сценарии, Россия основными мазками. Во втором томе будут менее значимые территории и регионы. Здесь расклад до 2035 года.

— До 2035 года не так уж много времени осталось.

— Прелесть в том заключается, что бо́льшую часть читателей интересует именно ближайшая перспектива. Мы вошли в период войн и катастроф, который будет длиться лет 30. Военная сила сейчас становится ключевой. Основное противостояние будет идти в первые 10–15 лет. Основные игроки будут разбираться в этот период. Следующие лет 15 — это уже локальные региональные войны, их случится много, но они уже не затронут нас. Россия в ближайшие 10 лет все основные вопросы решит.

Следующее 30-летие станет периодом психоисторических, ментальных, смысловых войн, то есть это другая эпоха. Ей будет посвящена последняя книга по геостратегии. В ней описание второй половины XXI века. Это периоды империй, войны смыслов, то есть войны за умы. Это период попыток очень быстрого этногенеза.

— Если обобщить, то к чему нам готовиться в ближайшее десятилетие? Где окажутся самые горячие точки, катастрофы, войны?

— Мы сейчас бьемся за всю Восточную Европу, а не за отдельные поселки, городки и территории четырех областей. Мы сейчас бьемся за то, чтобы в перспективе в нашу зону влияния вошла Восточная Европа. Контуры уже будут видны. Затем — борьба в Средней Азии. Конец этого десятилетия — это большая война США и Китая. Нам придется переносить центр развития на Дальний Восток, развивать военный комплекс, армию и прочее.

— В ближайшее десятилетие будут ли какие-то страны разделены или перестанут существовать? Или, может, появятся новые?

— Очень многие. Тут надо смотреть по каждому региону. Например, возьмем Южную Азию. Там есть чудные пуштуны, представляющие запрещенное государство. По сути, они являются последней кочевой империей Великой степи. Они будут формировать свою границу, откусывая, к примеру, кусок от Пакистана. Если Пакистан проявит не очень большое понимание, то и Белуджистан может отколоться.

Также границы будут перекраиваться на Ближнем Востоке. Вместо монархий Персидского залива, с высокой долей вероятности, появятся чудные шиитские республики, курируемые Ираном. Причем не в том смысле, что все станет шиитским. Нет, кусками, территориями. С гибелью Саудовской Аравии отколется восточная провинция. Границы начнут плавать везде. Про Европу даже не говорю, там будет гибель Евросоюза без каких-либо перспектив.

— Вы в своем телеграм-канале писали о болезнях Европы. Видимо, Олимпиада в Париже показала во всей красе, куда они идут. Стоит ли нам спасать эту Европу?

— Эту? Нет. По сути, мы являемся последними и единственными наследниками европейских цивилизаций. Те, кто там остались, — это вырожденцы. Поэтому мы можем смело туда прийти, когда все рухнет, взять себе то, что мы считаем нужным для спасения, и устроить там восточно-европейское, южно-европейское генерал-губернаторство. Те, кто хочет развиваться, добро пожаловать на юг Сибири, Дальний Восток. Встраивайтесь в Русский мир, в большую империю. Не в том смысле, что становитесь русским, нет, а в империю.

— А Британия?

— Британия — отдельный игрок. В ближайшие 15–20 лет они сначала будут грабить Западную Европу, до кого дотянутся, а потом начнут переезжать в Австралию. И элиты, и население Британии, да и многие WASP из США будут перебираться туда.

Говорят, в Австралии невозможно жить. А вы возьмите и сопоставьте ее площадь с площадью США, а потом возьмите карту осадков. Везде, где больше 300–400 миллиметров в год, жить можно. Это вопрос инфраструктуры. В Австралии есть громадное количество земель, где можно устроить нормальные условия для жизни. Просто нужно заниматься этим, а не жить на небольшом куске и говорить, что там пустыня. В Австралию можно переселить сотни миллионов человек, и они будут нормально жить. Плюс Австралия — это громадный источник ресурсов, это такой большой погреб, в котором чего только нет.

— В таком случае территорию США захватят латиноамериканцы?

— Штаты по текущим раскладам, если не делают сильных ходов, просто распадаются на части в результате войн и проблем. Часть от Мексики и на Запад, где живет всего 20 процентов населения, становятся частью большой Иберо-Америки. Старые районы США, Канада — это единая территория. Флорида отходит к латиносам, а центральные части, где большое количество негритянского населения, — это, друзья, большое Гаити. Именно к этому все идет. Но будет не сейчас, а в 2030-е годы, если США не удержат ситуацию. Для поддержания всей этой системы, которая есть, требуется громадное количество ресурсов, которых просто не будет в наличии.

— Тогда какова судьба Индии и Африки?

— Индия станет плавно развиваться, не торопясь. У страны есть научный потенциал, но они медленные. Классический пример сравнения Индии и Пакистана. Теоретически это была часть большой Индии, у них была одинаковая культура, люди замечательно жили вместе. Но дальше началось религиозное разделение и многое другое. В 1960-е в Пакистане и Индии канадская фирма построила ядерные реакторы с разницей в пару лет. И тем и другим объяснили, что у этих реакторов есть режимы, которые ни в коем случае нельзя включать, потому что иначе выработается оружейный плутоний. Обе страны тут же создали после этого органы по разработке ядерного оружия. Индийцам года три хватило, чтобы разобраться с режимами, где включать нельзя и как сделать из этого бомбу. Пакистан 30 лет этим занимался. Это пример для понимания научного потенциала. Индия не расположится на первых ролях, но станет постепенно развиваться шаг за шагом.

С Африкой всё веселее. Это будет территория, где геноциды миллионов человек станут нормой, где начинаются процессы национального образования, где религиозные конфликты начнут полыхать так, что мало не покажется. По южной границе Сахеля: там, где встречаются мусульмане, чернокожие, христиане и анимисты, будет громадное количество крови. У Магриба тоже свои проблемы. Об этом можно долго рассказывать. Мы действительно входим в эпоху войн и катастроф. Это произойдет по всему земному шару.

— Значит, спокойная жизнь нам не светит.

— Нет, у нас, наверное, самая лучшая ситуация, поскольку, для того чтобы выжить, стране необходима питьевая вода, продукты питания и энергия. Если этого нет, то стране очень плохо. Чтобы активно развиваться в будущем, стране нужны подконтрольные естественные производительные силы, природные ископаемые, почва, вода. Это у нас в наличии. Далее необходимо развитие науки и технологий, чтобы все пускать в производство. Если у вас есть большие запасы природных ископаемых, но нет собственной научной технологической базы, чтобы их осваивать, то вы собака на сене. У России технологии есть. Даже когда мы смотрим на микроэлектронику и охаем (как делать?), то, друзья, к 2030 году вопрос решится. Добрая часть научных открытий, которые лежат в основе современной микроэлектроники, сделана российскими и советскими институтами. Мы сможем это повторить. Да, не так просто, нужно поработать, но мы сможем.

Третий важный момент — пассионарность. В мире дикий дефицит пассионарных людей. У нас сейчас благодаря военным действиям их будет очень много — энергичных, со своим взглядом, с боевым братством. Поэтому у нас очень замечательные возможности, плюс проблемы, кризисы, катастрофы и прочее, которые станет испытывать мир в ближайшие десятилетия, мы их проходим заранее. Когда это придет ко всем, мы уже решим вопросы, нас это уже не будет касаться. Поэтому я не вижу особых ужасов, мы-то как раз очень хорошо из всего этого выскакиваем.

https://zavtra.ru/blogs/nas_k_etomu_veli_k_unichtozheniyu_strani_prevrasheniyu_ee_v_bol_shuyu_srednyuyu_aziyu